Кому где жить хорошо

Пэт родилась в крохотном городишке в четырёх часах от Окленда. «Это ж такая жуткая провинция, - жалуется моя преподавательница английского, - рассадник предрассудков, событий никаких, время будто бы остановилось, скука смертная». Про природу ни слова. О том, какая в новозеландской глубинке природа, сужу по фотографиям и рассказам знакомых. Но и это немногое впечатляет так, что дух захватывает разом.  «Простите, но вы избалованы», - заявляю Пэт. Она согласна. Природа, экология, высокий уровень жизни – к этому она, новозеландка, привыкла, не об этом мечтает. По окончании школы Пэт уехала с малой своей родины в надежде никогда обратно не вернуться – только в гости, да и то не дольше, чем на два-три дня.  Сейчас она живёт в Окленде, самом большом городе маленькой Новой Зеландии. «Окленд – та же провинция, - снова недовольна Пэт. - Разве пара-тройка выставок, кинофестиваль раз в год да соревнования по регби – это насыщенная и полноценная культурно-развлекательная жизнь? Пэт хотела бы жить в Европе, в крупном мегаполисе, чтобы жизнь била ключом, вваливалась через окно, становилась частью её собственной жизни. Дети Пэт уже взрослые, самостоятельные, живут отдельно, муж умер пару лет назад, с родственниками она не очень-то ладит. А потому, раз ничего не держит, в близлежащих её планах отправиться преподавать язык за границу, как любила она делать это по молодости. И только лишь похороненной желает она быть в родном своём городке. Только в нём и нигде больше – так детям и наказала. Почему, спрашиваю. Да потому что там такая природа, и птицы так ни в одном другом уголке мира больше не поют.

Джимми с женой приехали в Новую Зеландию около года назад. Им обоим за тридцать, детей нет. Окленд не очень-то их впечатлил. Зарплаты низкие, цены высокие, крыши в домах протекают, европейцы на азиатов косо посматривают, ночью на улице небезопасно и тд и тп. В какой-то момент непрерывной речи Джимми мне вдруг начинает казаться, что живём мы с ним в разных странах, говорим о разных городах. Негодование переполняет, душит. Да из какого же такого развитого общества ты, дружище, приехал, коли Окленд недостаточно развитым находишь? Джимми с женой приехали из Сингапура. Уровень благосостояния населения их страны один из самых высоких в мире, уровень преступности – один из самых низких, общество высокообразованное и дисциплинированное, скачок экономики за последнии десятилетия гигантский. Что и говорить, Новую Зеландию в сравнении с Сингапуром иначе как деревней не назовёшь. Так что же забыл, чего ищет в этой «деревне» Джимми? Одна из насущных проблем Сингапура – перенаселенность и дефицит площадей. Джимми с женой устали от людей, от крысиных бегов, погони за долларом, они хотят жить спокойно и созерцательно, дышать свободно, наслаждаться природой. А потому и покидать Новую Зеландию, несмотря на все её недостатки в сравнении с их родиной, не собираются, но со временем планируют переехать из Окленда куда-нибудь подальше в провинцию, купить дом, завести хозяйство.

До того, как обосноваться в Окленде, мой учитель бразильянец Эдсон во многих странах и городах успел побывать. Жил в Рио-де-Жанейро, Лос-Анджелесе и Пекине, работал в Иране и Берлине. Вот только нигде и никогда не было ему так хорошо и комфортно как в Окленде. Свой переезд на постоянное место жительства в Новую Зеландию Эдсон считает самым большим своим достижением. На момент эмиграции ему было уже пятьдесят и у него уже были жена и трое сыновей, младший из которых, девятилетний Лукас, инвалид с рождения, перенёсший ни одну операцию на сердце. "В каждом городе свои плюсы и минусы, так что искать и пробовать можно до бесконечности, лишь бы времени и финансов на всё хватило", - рассуждает Эдсон, которому в Окленде по душе пришлись высокий, в сравнении с Бразилией, уровень жизни и безопасности, качественное медицинское обслуживание, прекрасная экология, многонациональное общество. «Я уже не в том возрасте, чтобы гнаться за событиями или деньгами, - улыбается Эдсон в ответ на перечисляемые мной аргументы Пэт и Джимми. – Провинция тоже не моё, рано мне ещё в деревне-то себя хоронить. Да и к тому же не один я, у меня ведь дети-подростки, которым хотелось бы дать достойное образование».

 Когда в ответ на мой вопрос, в каком уголке земного шара ей хотелось бы жить, двадцатилетняя новозеландка Наоми ответила, что в Иране или Турции, мне показалось, что что-то не так у меня либо со слухом, либо с английским. Переспросила. Да, да, в Иране или Турции.

- Но почему? – спрашиваю.

- А почему бы и нет? – отвечает.

Наоми родилась и выросла в Данидене, одном из самых старинных городов Новой Зеландии, где чудесным образом  уживаются историческое наследие и девственная природа, где разгуливают по пляжу морские котики.

- А была ли ты когда-нибудь в Иране или Турции?  

- Нет, не была.

- А знаешь ли ты, каков там уровень жизни, какая, наконец, религия, традиции?

- Знаю.

Ладно, - думаю, - бессмысленный разговор. Она либо дурачится, либо впечатление на меня произвести хочет, либо просто ненормальная. Ох уж мне эти новозеландцы! Пэт хотя бы в Европу хочет, а эта? То же мне авантюристка! Но тут вдруг к удивлению моему выясняется, что Наоми наполовину только новозеландка, что отец у неё иранец, и хотя давно уже с ней и мамой не живёт, но Наоми всегда чувствовала и продолжает чувствовать, что историческая родина её там, на родине её отца, а не здесь, где она родилась и выросла. И всё вроде как-то на свои места встало после этого её объяснения, всё вдруг сделалось вполне себе понятно и логично.