28 января 2011 г.

20 лет спустя, или мечтать не вредно


Я работаю журналистом, о чем мечтала с восьмого класса. Я набила руку так, что к строкам из-под моего пера ни строгий редактор, ни внимательный читатель придраться не может. Я пишу на злободневные и интересные мне и моему читателю темы. Я беру интервью у благородных и умных, чтобы хвалить и всячески поощрять их деятельность, а также у дурных и недостойных, чтобы, задавая провокационные вопросы, уличать их перед строгим читателем. Я довольна своей работой, я чувствую себя в своей тарелке. Я могу наконец сказать, что мне чертовски повезло, потому как занимаясь любимым делом, я ещё и получаю за это неплохие деньги.
Я хорошая жена для своего мужа. У нас за плечами огромный стаж совместной жизни, который делает наш союз еще крепче и прочнее. Когда мы были молоды, нам приходилось преодолевать множество трудностей и невзгод на своём пути. Мы делали это вместе, помогая и поддерживая друг друга. Для меня всегда было важно уважать своего мужа, верить в его потенциал. Я рада, что он смог наконец раскрыть себя в профессиональном плане. Я знаю, как это всегда было для него важно - найти себя в своем деле и получать удовольствие от осознания, что ты нужен и полезен обществу, в котором живёшь.
Я хорошая и заботливая мама. Я люблю своих детей, которых надеюсь воспитать умными и добрыми. Я знаю, что дети копируют поведение взрослых, поэтому стараюсь быть для них хорошим примером и ориентиром. Я также знаю, что примером для моих детей являются их воспитатели в детском саду и учителя в школе. Я счастлива, что у моих детей достойные воспитатели и учителя. Мне нравится круг знакомых моих детей, их интересы и увлечения. Мои дети достаточно самостоятельны, чтобы добираться до школы без сопровождения взрослых, я также разрешаю им пользоваться общественным транспортом и ходить с друзьями в походы. Я спокойна за безопасность своих детей.
Я живу в стране, облик которой не давит на моё душевное состояние. Люди, которых я вижу ежедневно на улице, не угнетают меня своим видом и поведением. Мне интересно вглядываться в их лица и гадать, чем заняты их головы, какое кино они любят смотреть по вечерам, кто они по профессии и какое у них хобби. Я не боюсь разочароваться, задав эти вопросы незнакомцу при встрече. Я не могу любить всех людей в целом, но я могу относиться к ним уважительно, так как знаю, что также уважительно они относятся и ко мне. Я прекрасно уживаюсь с людьми в своей стране, мы не мешаем друг другу жить так, как каждый из нас считает для себя удобным.
Я живу простой и естественной жизнью, меня не терзают неразрешимые проблемы и вопросы. Я достаточно спокойна и уже давно избавилась от дурной привычки нервно кусать губы. Я знаю, что не смогла бы иметь всего того, что у меня сейчас есть, без поддержки близких людей, друзей, единомышленников, государства и господа Бога. Я знаю, что один человек может совсем мало, один человек унизительно ничтожен и беспомощен, какими бы благородными его побуждения и желания ни были. Я знаю, что никогда не добилась бы всего этого в одиночку. А ещё я знаю, что сложись моя судьба иначе, я пережила бы, конечно, но такой счастливой,  как сейчас, не была бы никогда.

23 января 2011 г.

Сны


В большой черной шубе мне не по размеру сижу на переднем сидении автобуса. За окошком толпа людей без места, без возможности уехать. Среди них муж. Я очень сожалею, что ему придется ехать на следующем автобусе. Как здорово было бы ехать вместе. И тут я понимаю, что из-за своей большой черной шубы мне не по размеру я, сама того не замечая, вместо одного сижу сразу на двух сидениях. Зову мужа, сажаю его рядом, обнимаю. Я очень рада, что мы едем вместе. Двери автобуса закрываются. Мы начинаем свой путь. Мы едем быстро. Мы смотрим в окно. Наша дорога лежит через глухие богом оставленные места, где дикие люди и убогая природа. Мы не застреваем в болоте и не разбиваемся о камни только благодаря смелости и ловкости водителя. Мы верим в его профессионализм и одновременно на каждом повороте подло сомневаемся в его профессионализме. Мы успокаиваем себя тем, что он не первый раз едет по этому маршруту. Мы не хотим разбиться насмерть, мы боимся смерти. Мы продолжаем смотреть в окно. За окном – похоронное шествие. Люди, сопровождающие гроб, смотрят на нас недобро. Все они очень бедно одеты. Это старые больные люди, которые живут жизнью, о которой мы знать ничего не можем. Мы проезжаем мимо, нам никого не жалко, и они желают нам только зла. Другие люди – священники, каждый в черной рясе, каждый с кадилом, каждый с бородой. Они поют, они идут друг за другом. Они выглядят странно и я почти уверена, что это секта, что это не настоящая церковь. Наш путь преграждают старухи, они стоят поперек дороги, держась за руки, они требуют, чтобы мы дали им денег на водку. Водитель, не останавливаясь, едет прямо на старух. Я поражаюсь смелости водителя – ведь он может задавить кого-нибудь! Но в последний момент старухи расступаются, и мы едем дальше.
Мы лежим на кровати и смотрим в потолок. По белому потолку прямо над нами ползут маленькая черепаха и жук. Муж говорит, что боится, как бы жук не упал на нас – это было бы так неприятно. Я говорю, что жук – это ерунда, вот если упадет черепаха, то она может и убить, потому что у нее жесткий панцирь. В этот момент на меня падает жук. Он падает мне на шею и уползает по моей спине. Мне жутко противно, но я даже не пытаюсь его достать, потому как только что сказала, что жук – ерунда. Я должна соответствовать своим словам.
Я лежу на дне океана и считаю до ста. Двадцать девять, тридцать, тридцать один… Меня очень успокаивает то, что звуки в воде иные, чем снаружи. Мне нравятся эти приглушенные, неразличимые звуки, они перестают меня тревожить. Вода тоже постепенно успокаивается, я стараюсь не шевелиться, чтобы дать ей возможность успокоиться еще больше. Восемьдесят три, восемьдесят шесть… Надо мной проплывает рыбка. Я так этому рада! Я рада, что рыбка не обращает на меня внимания, что я для нее больше не инородное, чужое тело, которого нужно бояться. Я рада, что не мешаю рыбке жить своей жизнью. Я думаю о том, что до ста еще совсем немного осталось. И это хорошо, потому что числа начинают путаться и я боюсь сбиться. Я верю, что досчитаю до ста, я почти у цели. Но того момента, когда произношу сто, уже не помню.  

20 января 2011 г.

Ушли в подполье

Подпольные люди вынашивают свои мерзкие идеи теперь не только в Петербурге. Экспансия русских в веселые теплые страны не проходит бесследно – как минимум одна злосчастная подпольная семейка добралась-таки до солнечной Новой Зеландии! И кудрявый Пушкин на новозеландской стене вот-вот полысеет, опустит бороду и окинет нас обоих мрачным взором, совсем как Федор Михайлович Достоевский.
У старого доброго Жванецкого есть прекрасный монолог под названием «Кто я такой, чтобы не пить?» Не пить, быть успешным и счастливым в России на фоне всеобщей катастрофы и вправду кажется постыдным. В Новой Зеландии в самый разгар пляжного сезона и зеленой травы, среди улыбающихся лиц и приветливых взглядов, напротив, стыдно быть хмурым, недовольным, злым, голодным и безработным. Чтобы не смущать горожан своими кислыми физиономиями, мы разумно и благородно предпочли свести все знакомства к минимуму, запереться в своей коморке, опустив на окна жалюзи, чтобы не мешал свет спать до часу дня. Так и живём – ночью, тихо как крысы, в ожидании окончания черной полосы, передумывая, переговаривая, переваривая происходящее в собственном соку.
«Чтобы увидеть будущее, достаточно вглядеться в настоящее», - по-моему, Гоголь сказал. «История – это фонарь в будущее, который светит нам из прошлого», - надпись в школьном кабинете, запомнившаяся с детства. Будущее, как оказывается, вполне предугадываемо, неожиданностей не предвидится, и надеяться, стало быть, не на что. Всему, что заложено – предшествующими поколениями, Богом при рождении, впечатлениями детства, – тому и реализовываться, и утверждаться. Место не имеет принципиального значения, также как и твои надежды, стремления, желания. Есть судьба, которая предопределена, есть жизнь, которая снова и снова преподносит уроки. Можно быть лодырем и бездельником, прогуливать занятия и не выполнять домашнее задание. Можно – хитрым пронырой, списывать у соседа, выдавая чужое за своё.  Вариант третий - трудолюбиво как истовый отличник корпеть над новыми и новыми задачами, делать соответствующие выводы, накапливать знания. Вот только знания эти счастья не приносят, лишь умножают печали и все больше и больше отдаляют тебя от беззаботных веселых болванов-одноклассников, счастливых до первого серьезного экзамена.
Впервые за много лет пообщалась на днях в интернете с хорошим знакомым детства. Голубоглазый блондин с добрым сердцем и романтичной натурой, необделенный талантами и способностями. Лодырь и лентяй при этом отвратительный, неизменившийся со школьных лет ни на грамм. Чем поразил меня наш с ним затянувшийся диалог, так это его искренней верой в то, что всё будет хорошо, что жизнь чудесна и прекрасна, а мы молоды и счастливы, и всё в этом чудеснейшем из миров зависит исключительно от нас только. Вот так послушаешь, и действительно покажется на миг, что человек искренне счастлив, а невзгоды и печали обходят его стороной. Расспросила подробнее – учиться бросил, девушка ушла, работа не нравится. Спрашивается, откуда вообще берется этот идеализм в отношении жизни? Молодость? Незнание действительности? Лицемерие по отношению к другим? Или к себе самому? Сколько еще уроков будет ему преподнесено? И ведь наверняка жизнь несчастного этого оптимиста не будет легкой, уже хотя бы потому, что в ближайших планах - путешествовать автостопом и любить действительность такой, какая она есть.
Доколе ещё бить человека? Ведь всё просто и ясно – хочешь быть счастливым – живи самой посредственной и простой жизнью. Женись на милой и скромной, обзаведись ребенком, откладывай на новый телевизор, работай с утра до вечера, в выходной – в театр, в отпуск – на море, и не забудь в церковный праздник свечку поставить, чтобы с работы не уволили или кризис очередной не настал в стране. А решил дерзнуть и замахнуться на что-то большее, так получи сполна! По-прежнему что-то не устраивает? Так вот тебе еще! Всё еще не угомонился?  Ну так я добавлю!
И не говорите мне про оптимизм и про то, что всё будет хорошо. Жизнь – сложная, тяжелая, злопамятная и коварная, в том случае если ты предъявляешь к ней претензии, вопрошаешь и требуешь ответа. И прав был Гораций, сказав, что ничего, ничего абсолютно, не дарует жизнь человеку без тяжких трудов и волнений.

11 января 2011 г.

Записки из-за прилавка

Наверное, оптимист найдет уйму плюсов в работе продавца магазина одежды. «Общаться с покупателями, раздавать советы направо и налево, помогать людям выглядеть стильно и красиво», - скажет человек активный и жизнерадостный. «А в пасмурный день, стоя в одиночестве за прилавком, мечтательно наблюдать сквозь прозрачную витрину магазина за цветными зонтиками шлепающих по лужам людей на улице», - добавит некто художник или поэт.
Я работаю продавцом в магазине одежды уже почти месяц. Я не оптимист и не художник, потому врать, что без ума от своей деятельности, не буду. Просто попытаюсь рассказать, насколько это возможно беспристрастно, о том, чем я занимаюсь здесь, в Окленде, и куда хожу три раза в неделю в перерывах между моими ежедневными интернет-блужданиями в поисках работы своей мечты.
Начну с того, что имея к настоящему времени за плечами весьма внушительный опыт сезонных подработок в сфере обслуживания, единственный вывод, который я могу из этого опыта извлечь, так это глубочайшее и искреннее убеждение, что не моё это и не для меня совершенно. Каких я повидала официантов, продавцов, парикмахеров, таксистов! Расторопные, быстрые, общительные, веселые, острые на язык, легкие на подъем. На их фоне я просто большое серое пятно, которое к тому же рушит всё на своем пути, набивая синяки на коленках, путая латэ с капучино, а левый сапог с правым.
Уже в свой самый первый рабочий день в Новой Зеландии я умудрилась показать себя во всей красе. Пока искала на складе нужный размер обуви, покупательница, вежливо распрощавшись с коллегой на кассе и оставив мне через неё словесное пожелание впредь быть более расторопной, улыбаясь покинула магазин. И это было только начало. Не буду писать о том, сколько раз я роняла несчастный манекен, как яростно убеждала покупателя, что сапоги эти не кожаные, в то время как они были именно кожаные. Апогеем моих достижений стал рождественский подарок одной милой девушке, который я ей, сама того не желая, преподнесла, посчитав за действительную ее кредитную карточку без единого доллара на ней. Когда в конце рабочего дня моя щедрость была раскрыта, и я, скромно потупясь, предложила менеджеру вычесть стоимость покупки из моей зарплаты, тот со злорадной ухмылкой ответил, что об этом не может быть и речи – вычтет непременно. Однако не вычел, может быть, из-за рождества, а может из жалости или по причине плохой памяти.
Конечно, какой-то процент моих неудач имеет и языковую причину. На прошлой неделе, например, разговаривала по рабочему телефону с ассистентом менеджера. Под конец беседы, жутко радуясь тому, что разговор склеился, со спокойной душой кладу трубку. Через секунду снова звонок. Отвечаю. Оказывается та последняя неразборчивая фраза, на которую я бодро ответила «Окей, без проблем, хорошего дня, пока!», приняв ее за очередную рекомендацию по поводу работы, была просьбой передать трубку моей напарнице.
Несмотря на то, что из всего вышесказанного сложно сделать вывод обо мне как о продавце исключительно одаренном, уже спустя неделю каким-то чудом меня поставили работать одну и доверили ключи, как от входной двери, так и от сейфа, где деньги лежат. Так что теперь я, можно сказать, сама себе начальник, потому как даже камеры, чтобы фиксировать мои неудачи и оплошности, в магазине нет. Нагрянь ко мне с проверкой менеджер, о как бы он был зол, обнаружив у меня за прилавком чашку кофе, книжку и исписанные русскими «иероглифами» альбомные листки. К счастью, менеджеру не до проверок. У него красавица жена – стройная и грациозная китаянка с белоснежной кожей и ножкой 35-го размера. В день нашего знакомства, желая, по всей видимости, сделать мне комплимент, эта прекрасная женщина заявила, что если бы не мой цвет и разрез глаз, то невозможно было бы отличить меня от ее лучшей подруги – танцовщицы из Китая, по которой она так скучает! И ведь не успокоилась, пока не заставила своего мужа, моего менеджера, всмотреться в меня как следует и подтвердить ее слова. Уж не потому ли, между прочим, простил мне менеджер рождественский должок? Не потому ли доверил работать в магазине одной? Отсюда старый как мир вывод: хочешь расположить к себе начальника – понравься его супруге.  
Как долго личная симпатия лиц вышестоящих, с одной стороны, и неудачи в поиске работы по вкусу и призванию, с другой, продержат меня за прилавком магазина, трудно сказать. Вообразить, что однажды я изменюсь, исправлюсь и сделаю карьеру на этом поприще, - глупые фантазии. А вот представить, что так и останусь бездарным и неуклюжим работником, не на своем месте, не в свой час, - фантазии уже страшные.

5 января 2011 г.

О любви к родине


Тема родины, ложного и истинного патриотизма уже давно вызывает оскомину. Сколько статей перечитано, разговоров переговорено и дум передумано по этому поводу. Сколько раз обсуждение этой темы с друзьями или недругами приводило к скандалам, ссорам и обидам. И всё-таки мне бы очень хотелось попытаться письменно, четко и ясно изложить своё мнение по этому вопросу. Наверное, больше даже для себя самой, нежели для других.
Само понятие любви к родине, на мой взгляд, стоит в одном ряду с такими понятиями, как милосердие, доброта, честь, отвага, человечность. У нормального ребенка в хорошей семье  и хорошем обществе, где чтут традиции, ценят культуру и уважают человека, чувство родины развивается постепенно и органично, его нет необходимости постигать головным путём и объяснять при помощи сложных терминов, оно просто внутри, точно так же как и любовь к матери, уважение к отцу, разграничение нравственного и постыдного. Такое врожденное чувство родины, например, у Наташи Ростовой, которая с легкостью подхватывает народные танцы, никогда им специально не обучавшись, истово молится в церкви вместе с другими прихожанами, не будучи при этом глубоко религиозным человеком, или у Татьяны Лариной, которая, уж поверим Пушкину, «русская душою», невзирая на ее грамматические ошибки в родной русской речи и любовь к французским романам.
Всё это в идеале, в дворянской России и в 19-ом веке, но что происходит, если ребенок не получает нормального воспитания, а общество, в котором он растет и развивается, мягко говоря оставляет желать лучшего? Если у ребенка плохая мать, которая его бьёт, унижает, не заботится о нем, откуда у того возникнет любовь к матери? Говорят, что родителей не выбирают. Всё верно, потому и отношения этого ребенка с его нерадивой матушкой навсегда останутся для него трагедией. С одной стороны - тоска по настоящим нормальным родительским отношениям, с другой – осознание того, что в тебе течет кровь той, которая била и не любила, и ничего с этим поделать уже нельзя. Чистое, светлое чувство любви, которое должно было бы быть в идеале, уже невозможно априори, если только ты не мазохист, идиот или лицемер. В то же время не чувствовать совершенно ничего может разве что законченный подлец и негодяй. То сложное чувство, которое будет преследовать и не давать покоя такому ребенку, дай-то бог сумевшему в итоге вырасти адекватным и вдумчивым взрослым,  будет, на мой взгляд, чем-то средним между любовью и ненавистью, жалостью и обидой, желанием простить и невозможностью этого сделать. И это трагедия и головная боль каждого задумывающегося русского человека, вне зависимости от того, живет он за границей или в своей родной стране.
Наверное, Россия никогда не была идеальной матерью для своего народа. И наверное, идеальных стран как и идеальных матерей не существует. И всегда будут у родины нашей как блудные сыновья, так и национальные герои-подвижники. Не надо лишь забывать, что все мы из одного теста, все с одним и тем же пороком, общим и глубоко личным одновременно. Путь обретения и постижения своей родины, принятия собственной судьбы такой, какая она есть, - путь длиною в жизнь, путь духовного взросления и становления человека. Одному для этого пол мира нужно объездить, другому совершенно не обязательно даже и из деревни своей выезжать. Всё очень индивидуально, и каждому своё. Важнее научиться уважать и принимать чужой выбор, хотя бы из сострадания к общей участи и непростой доле человеческой.

3 января 2011 г.

Фриш и Триер

Когда количество событий внешнего мира непозволительно долгое время покоится на отметке ноль и вследствие чего постепенно, но неизбежно  начинается застой в мире внутреннем, на помощь приходят книги и фильмы. И вот в который раз выручили два давних и любимых моих товарища – швейцарский писатель Макс Фриш и гений современного кино датчанин Ларс фон Триер.
«Тяжелые люди» Фриша. Извечная тема горя от ума, узнаваемые персонажи, слишком умные для того, чтобы быть счастливыми. Один из них - художник, загнавший и истерзавший себя собственной теорией, от которой так сильно веет последними вопросами Достоевского. И нет правых и виноватых, есть люди, есть выбор, который они свободны делать в этой жизни, и есть сама жизнь, не считающаяся ни с чьим выбором. Жизнь, которая, так же как и у Достоевского, оказывается в итоге мудрее и непредсказуемее всех теорий. Потому что «нет ни начала, ни конца. Всё повторяется, ничто не возвращается: лето за летом проходит, годы не значат ничего – один час может сохраниться… Того времени, что показывают часы не существует, а есть только пронизывающая всё раскаленная молния эфемерности – в ней и заключена жизнь, а по краям молнии ещё светятся, пусть и недолго, сады воспоминаний, сумасшедший хаос зигзагов, ущелий и лесов, улиц и острых крыш, морей и мачт, разговоров, внезапных объятий… А потом всё снова поглотит ночь…»
«Догвиль» Триера. Безжалостное разоблачение человека - ничтожного, порочного, тщедушного, пошлого и завистливого. Человека, который, как писал всё тот же Достоевский, слишком слаб, чтобы принять свободу выбора, даруемую Иисусом, и которому в связи с чем куда радостнее и проще подчиниться Великому Инквизитору. Оригинальность и гениальность Триера в том, что он, как мне показалось, идёт еще дальше Достоевского, осмеливаясь назвать высокомерием милосердие и веру Иисуса в человека. И совсем не случайно в высокомерии в «Догвиле» обвинён ни столько отец, который судит, сколько дочь, которая прощает. Потому что считать, что ты можешь и должен прощать другим то, чего никогда не простил бы себе самому, – значит ставить себя выше тех, других. Каждый заслуживает одинакового наказания за одинаковые прегрешения, и людям необходимо дать шанс ответить за свои поступки. В «Догвиле» отвечает каждый. Зло со стороны Бога оправдано. Бог больше не милосерден. Он жесток, но справедливо жесток.
Одно время я любила рассуждать на тему того, что заставляет человека чувствовать себя счастливым или несчастным. Соприкосновение с искусством, с гениальным – всегда счастье. Когда художнику удается уловить неуловимое, оформить бесформенное, и ты, зритель, слушатель или читатель, крутишь результат этого откровения и познания и так и сяк, пытаясь разгадать задумку автора, и вдруг тебе кажется, что ты почти понимаешь, почти сам уже осязаешь это неуловимое... и жизнь сразу не просто душ, работа, обед и трёп по телефону, а нечто сложное, объемное, многоярусное и одновременно такое стройное и целостное… И вот от этого счастье.