Momento mori

Окна отеля, в котором работаю, выходят на кладбище. В первый день открытие это меня поразило просто – ну, думаю, сообразили, где отель построить! Лучшего места для привлечения туристов в целом Окленде не найти, осталось только в стоимость номера дополнительную плату за живую похоронную музыку включить! Однако напрасно, как позже выяснилось, я в тот момент так злорадствовала. Во-первых, место действительно хорошее, центр города, отовсюду рукой подать; во-вторых, с восемнадцатого этажа отеля весь город, опоясанный океаном, как на ладони видно, так что разглядывать маленькое кладбище, пусть и у самого подножия, никому и в голову не придет; и, наконец, в-третьих, кладбище, разумеется, нерабочее, закрыто было ещё в конце 19-го века и сейчас существует как памятник тем людям, кто город этот когда-то основывал и строил, а теперь мирно в самом его сердце почиет.

Разглядывать выцветшие от времени надгробия отправилась сразу же по окончании первого своего трудового дня. Процесс созерцания могильных плит на разных людей, как известно, действует по-разному - кто-то успокаивается, кого-то жуть берет. В моем случае подобное времяпрепровождение помимо живого человеческого любопытства вызывает нечто смутно напоминающее священный трепет. Тот, что возникает у любого нормального человека в момент, когда мысли его обращаются к единственному несомненному и неоспоримому из всех людских знаний – знанию о неизбежности собственной смерти.

Направо надгробие, налево надгробие, на каждом - наполовину выцветшие, наполовину стёртые, неизвестные, ни о чем не говорящие имена, даты, признания в любви, клятвы в вечной памяти скорбящих близких и друзей, в таких же могилах ныне покоящихся. История, как обычно, умалчивает детали, однако фантазию человеческую этим разве остановишь -  из обрывков скудной информации с могильных плит легко и быстро собираются и складываются сюжетные линии судеб некогда существовавших людей.

Так вот, согласно одной из таких историй, жил в новозеландских краях без малого двести лет назад некто иммигрант Смит – одногодка нашего Лермонтова. И зачем только понадобилось англичанину Смиту плыть в столь далекие и отличные от цивилизованного мира, заселенные аборигенами, мало кому известные новозеландские земли? И как посмел англичанин Смит спустя не так много лет после столь трудного, полагаю, многомесячного путешествия из родной Англии так нелепо, неожиданно и страшно погибнуть при пожаре в выстроенном собственными руками доме в одно мгновение с женой своей, молодой дочкой и маленьким сыном? Нашел ли англичанин Смит смысл всего с ним произошедшего на дне своей новозеландской могилы, рядом с которой – к чему и почему? – оказалась вдруг никакого к этой истории отношения неимеющая я, которая из России и века двадцать первого.

Одна моя университетская преподавательница любила рассказывать о мудром византийском обычае, согласно которому царь, восседая на престоле, в одной руке обязан был держать мешочек с человеческим прахом, призванный ему же напоминать о смертной его природе. И вот думаю я, разве имело хоть какое-то значение, чей именно прах в том мешочке хранился – отца того царя, раба ли его или любого другого человека? Нет, конечно - важен был сам момент напоминания. Равно как и в случае с тем кладбищем, что в центре города. Равно как и в случае с тем Смитом, что мне не брат, не сват, но такой же, как и я, смертный.