Учиться у маори

К тому времени, когда на землю обетованную новозеландскую впервые ступила нога человека с большой земли - голландца Тасмана, племя маори преспокойно на прекрасном зелёном острове жило и плодилось, почитая “страну длинного белого облака” своей страной, родиной и домом. Но пришел Тасман, а вслед за Тасманом Кук, а вслед за Куком его соотечественники британцы, которые, погостив у угрюмых и не слишком радушных аборигенов, взяли да и порешили домой в дождливую и туманную Англию не возвращаться, но жить там, где солнце, девственная природа, ни одного хищного животного или ядовитого насекомого. Против огнестрельного оружия мускулы и мышцы, как известно, бессильны. Маори подвинулись, ни подтверждения квалификации, ни сдачи экзамена на знание языка с британцев не потребовали, однако обиду на незваных гостей затаили, на протяжении многих лет продолжали дуться и зловеще зубами скрежетать. Что оставалось при таком раскладе англичанам, мечтавшим жить в цивилизованном и культурном обществе, не боясь, что злопамятный сосед, бывший некогда хозяином, нож в спину втихомолку воткнёт?

Существует мнение, что спокойное отношение новозеландцев к въезду в их страну на постоянное место жительства людей из разных стран и культур уходит своими корнями в национальное чувство вины перед коренным населением. Вроде как, проповедуя толерантность, гостеприимство и мир во всем новозеландском мире, озеландившиеся британцы пытаются таким образом загладить грешок из прошлого. Не берусь судить, во-первых, насколько справедливо такое мнение, во-вторых, можно ли в принципе хорошим поведением в настоящем искупить зло и насилие прошлого, однако, какой бы ни была первопричина, результат вне сомнений радует – и на том спасибо.

Идея поближе познакомиться с кем-то из маори, со временем ставшая навязчивой, возникла с самого первого моего дня в Новой Зеландии. Вот только как назло, ни на работе, ни на лестничной площадке, ни, на худой конец, в длинной магазинной очереди они мне не попадались. Любые другие национальности с самых отдаленных частей света – пожалуйста, маори – лишь на улице в толпе, чаще всего в качестве попрошаек. Можно было бы, конечно, при желании и с попрошайкой заговорить, умаслив его предварительно денежкой, однако угрюмые лица и мощные богатырские тела темнокожих бродяг как-то не очень на разговор воодушевляли. Ну нельзя же, – расстраивалась я, - проживая в Новой Зеландии, не знать лично ни одного из её потомственных коренных жителей! Рано или поздно судьба с кем-то всё равно должна свести! Действительно, свела. В самом неожиданном месте, в самый неожиданный час.

Моя преподавательница английского Пэт – потомственная маори, так же, как и её муж, и, соответственно, трое их детей. И почему я не раскусила Пэт в первый же день, ума не приложу! Чёрные глаза, чёрные волосы и смуглая грубая кожа - ну наверное корни латиноамериканские или азиатские. Акцент новозеландский – пожалуй, иммигрантка во втором-третьем поколении. А ведь не на цвет волос и акцент смотреть следовало бы!

Отличительная черта всех маори – сильное крупное тело, тяжелый сверлящий взгляд, угрюмое неприветливое лицо, особенно если без улыбки, мужской тип поведения у женщин. Вот вам приблизительный портрет моей учительницы, не хотели бы с такой позаниматься? А если я скажу, что за какую-нибудь неделю наших ежедневных встреч я влюбилась в неё окончательно и бесповоротно?

Если познакомиться с маори я мечтала давно, то познакомиться с интеллигентным и образованным маори мечтать даже и не осмеливалась, потому как уверенности, что такие в природе существуют, честно говоря, не было. Как-то раз принесла из библиотеки книжку выдающейся маорийской писательницы, насколько можно аннотации верить. Так и пролежала та книжка на полке непрочитанная. Полистала – сплошные восторженные описания природы. Ну о чем еще маори напишут? Нет, не моё.

Пэт - учитель английского с сорокалетним стажем, несколько лет жила и преподавала язык в Китае, Индии, много путешествовала. Первая отличительная её черта как преподавателя – абсолютно ровное и несколько дистанцированное отношение к студентам, никаких вопросов и расспросов в отношении частной жизни, очевидное нежелание кого-то выделять, переходить на личности и уж разумеется, никаких любимчиков. Черта вторая – скептический склад ума и какая-то особенная любовь к спорам и дискуссиям. Я, конечно же, отдаю себе отчёт, что темы занятий прописаны в учебнике и не ею выбраны, но, согласитесь, заставить весь класс активно и с чувством обсуждать на чужом языке проблему сбалансированного экономического развития стран, это талант нужен. Пэт не верит на слово, требует примеров, доказательств, оппонирует на любую тему, разжигает полемики и споры. Её традиционный ко мне вопрос - а как в России, а что по этому поводу говорят русские политики, вкупе с недоверчивым взглядом в ответ на мои фантазии, по самолюбию бьет ужасно, призывая к сознательности в отношении ряда вопросов, ранее для меня, политикой мало интересующейся, всерьез и вовсе не существовавших. Вот вам и аполитичные новозеландцы. Вот вам и попрошайки маори. Вот вам и восторженные описания природы.

Незадолго до отъезда в Новую Зеландию смотрела в Москве пьесу одного молодого современного драматурга про каннибализм времён блокады Ленинграда. Среди главных героев – деревенская женщина пятидесяти лет с выводком детей разных возрастов и ленинградец, преподаватель вуза, сосед женщины по лестничной площадке, приблизительно её же возраста, с маленькой дочкой. Чтобы выжить и спасти от голода детей, героиня отрезает ягодицы у замерших человеческих трупов, ест сама и кормит семью. Мужчина, узнав об этом, приходит в ужас, прекращает с соседкой общаться, запрещает дочке видеться с её детьми, постепенно сходит с ума и в конце погибает. Помню, как во время обсуждения пьесы зрители высказывали свои неоднозначные мнения по поводу каннибализма, оставляя после многочисленных за и против свои симпатии всё-таки на стороне вузовского преподавателя.

На одном из занятий с Пэт, когда зашла речь о моделях поведения человека в экстренной ситуации, я вот так же в нескольких словах пересказала ей сюжет пьесы, поинтересовавшись, как бы она лично повела себя при подобных обстоятельствах, стала бы есть людей или нет. И что же вы думаете, ответила Пэт? Стала бы. Если бы речь шла о том, чтобы выжить, то стала бы не раздумывая! Другого, честно говоря, услышать я и не ожидала. Потому что в этом-то и есть, согласно моим личным наблюдениям, отличие интеллигентов русских, всегда немного в облаках и теориях витающих, и интеллигентов маори, которые, во-первых, всё-таки существуют, а, во-вторых, несмотря на своё образование, разносторонние знания и скептический ум, к земле и земному по-прежнему поближе многих остальных будут.