На конец семестра и начало нового

А тем временем закончился не только очередной семестр моей университетской жизни, но и зимние (осенние?) каникулы (каникулы для нормальных студентов, для счасливчиков вроде меня – полный рабдень), а значит, каждому студенту по отметке и можно наконец подводить итоги, чего сделать давно уже хотелось да не моглось – а вдруг незачёт?

Оказалось, зачёт и даже приличная оценка А-. В прошлом семестре за похожий, но поменьше курс была В+, стало быть расту и расти есть куда. Это если формально и в общем, теперь по ощущениям и в деталях.

Увы, я по-прежнему недовольна своим английским, особенно разговорным. Тороплюсь, ошибки, акцент всё такой же сильный, хоть что со мной делай. Вот ведь и практики стало больше - работа и даже преподавала на английском, а прогресс не велик, ну или не так велик как хотелось бы, а разве много хочу?

Радует одно - бегло читаю, без словаря и тексты приличной сложности. Ещё бы, сколько статей, сколько книг, без университета и полстолько не осилила бы. Понимать тоже легко. Исключение, когда у говорящего с дикцией нелады или акцент как мой сильный, а так без проблем.

Письмо – это отдельно. Письмо не заканчивается на грамматике и артиклях (чёрт бы их побрал). Вот так бывает сидишь и представляешь, как если бы все те тексты, что пишу и продолжаю писать, писала на русском - насколько красивее и лучше стал бы мой русский язык! Но реальность такова, что вкладываюсь в английский и впереди ещё поле непаханное, и работы на целую одну жизнь.

Зато я посмелела и теперь умничаю на семинарах, чего в прошлом семестре почти не случалось -  ведь у меня плохой английский, с плохим английским лучше помалкивать. Так бы и помалкивала, не появись на курсе Катя, кто старше меня на жизнь и в университете уже не первый и даже не третий год. А вот английский у русской Кати с испанской кафедры плюс-минус такой же, и никаких по этому поводу комплексов, отличные оценки, эмоциональные выступления, всеобщее уважение, так чем хуже я? Думаю, ещё долго одногруппники-киви будут помнить наши по-рассейски горячие дебаты и громкие (пусть и не всегда грамматически верные) высказывания, а роль Кати в моей жизни ещё предстоит оценить.

Ну и наконец, эксклюзивная новость для до конца дочитавших – в нашей семье прибавление... студентов! С этого семестра Дима тоже учится, тоже магистратура и тоже продолжение своей специальности (MTESOL, для тех, кто понимает. Лично я это называю: Учитель, научи свою жену!). Соседняя кафедра, кстати - всё как в старые добрые времена.   

Про кино, раз уж фестиваль

Оглянитесь вокруг, сэр! И вы увидите мир, который несовершенен, страну, которая заблудилась. Кровь, порок и алчность разъединяют нас. Мы дошли до предела, за которым пропасть и вечный мрак. Но выход есть! Да-да, я это понял в тот незабываемый вечер, когда попал на бульвар Капуцинов, на сеанс к Люмьерам. Синематограф – вот тот мессия, который способен изменить всё. Он сделает нас чище, лучше. И вот ради этого я готов принести в жертву всё, даже собственную жизнь! (с)

В обычные непремьерные дни в кинотеатре полтора человека, но только не на время фестиваля. Фестиваль – это конечно кинособытие. Готовятся, обсуждают, выбирают фильмы, с кем и в чём пойти. А какова публика – сидишь и куда смотреть не знаешь, в экран или на красивых интеллигентных зрителей. Шина, учительница иностранных языков на пенсии, что работает с нами дистанционно, купила билеты сразу на 30 фильмов! Француженка Натали с соседнего проекта идёт в новом платье и с мужем, кто снабжает мебелью всю Зеландию. Венди, наша менеджер и мама, в минутку обеденного откровения рассказала, как устала от реальности реальной и хочет в реальность кинематографическую. Совещания на работе начинаются с рекомендаций кому, чего и почему посмотреть.

Хорошо, когда на экране по-настоящему остроумный яркий красивый фильм. Но не так интересно как если мрачный, тяжёлый, в голове не укладывающийся, без каких фестиваль – не фестиваль. Когда социальный статус персонажей на порядок ниже статуса зрителей, и проблемы не проблемы из привычной повседневной жизни. О чём думают и какие проводят параллели чистенькие аккуратные новозеландские бабушки, когда на протяжении двух часов во весь большой экран им показывают мексиканские трущобы, французских сутенёров, репрессии сами знаете где. А когда золотую молодёжь заставляют размышлять о старости, войне и смерти. И ведь что интересно - идут, смотрят, не уходят, делятся впечатлениями, как будто одним до других есть дело. Вот так бы длился он ещё и ещё, этот фестиваль.

Праздник

А у меня сегодня праздник. Ровно год, как я не работаю в отеле. Не поймёт тот, кто в подобную передрягу не попадал. А я попала, и не просто попала, но загремела на целых полтора года. Это неправда, что за границей все с подобного начинают, по моим наблюдениям, далеко не все. Так же как далеко не все приезжают в чужую страну со слабым английским, мужем-филологом, никчёмной специальностью, без опыта работы и денег. На что вообще можно было рассчитывать с таким букетом? Вот то самое и получила.

Ну разумеется, я не сразу попала в отель. Наверное, если бы мне сказали заранее, что придётся убирать, я бы может и не поехала вовсе. Но мне не сказали, и я не знала, насколько бывает тяжело без работы в чужой стране. Я даже и резюме не сама отдавала – соседка подсуетилась, глядя на наше отчаяние и уныние. А когда позвали на собеседование, мы и вовсе на чемоданах сидели. Пошла из расчёта, чтобы на билет заработать, не у родителей брать. А уже через три недели Диме позвонили из университета.    

Конечно, можно было уволиться уже тогда – прожили бы и на одну зарплату. Вот только куда увольняться? Дома насиделась до тошноты, никакая другая работа не светила, а тут хоть какое-то разнообразие, живые люди, плюс зарядка для спины, практика языка. Да и деньгам нетрудно найти применение, например, записаться на курсы английского. Курсы встали в копеечку, так что работа оправдала себя. Когда закончились курсы, в самых смелых мечтах нарисовался университет, что значит снова деньги, следовательно не работать опять нельзя.

Так они и прошли - полтора года. То, что тяжело было физически, это ерунда, конечно, и дело практики. Особенно брезгливой я и не была никогда, так что не в этом дело тоже. А дело в том, что за эти полтора года моя самооценка и уверенность в себе полетели ко всем чертям. Три менеджера сменили друг друга, что уж говорить о коллегах, что приходили и уходили, а я никуда не уходила, но из новенькой превратилась в очень старенькую, кому доверяли, на кого рассчитывали и ставили в пример. Радости от этого не то, что не было, но плакать хотелось в голос. Вот я и плакала, приходила домой, кидалась на кровать и давилась слезами жалости к себе и ненависти к такому ужасно несправедливому миру. Казалось, останусь там навсегда. Мечты об университете, сколько ни мечтай, оставались мечтами, реальными были грязные простыни, раковины и туалеты. А как стыдно было говорить, где работаю! Вот понимаю головой, что ничего стыдного, честный труд и не одна я такая, а поделать ничего не могу. Опускаю глаза, оправдываюсь - противно вспоминать.  

Да и вспоминать в общем-то некогда – учёба, работа, всё как хотела. Просто дата праздничная, а тут ещё и фотографии совсем недавно и случайно объявились. Я и знать позабыла, что они существуют, а что я почти на каждой счастливо улыбаюсь вообще полная неожиданность. Видно, не всё было так плохо, как я тут расписала. Важный, интересный и нужный период моей жизни, спасибо, что он закончился.

Сорок против двадцати

Во время обеденного перерыва к Диме подошла женщина-киви с соседнего департамента, спросила, правда ли он русский. У женщины знакомая, а у знакомой соседка – бабушка, которая умирает. Бабушка русская и, по словам соседки, из родных в Новой Зеландии у неё никого нет. С некоторых пор она перестала вставать с постели и говорить по-английски. Бредит что-то на русском, так что сиделка ни слова не понимает. Женщина попросила навестить бабушку, пообещала оставить телефон знакомой, а потом куда-то пропала и телефон не оставила, и мы решили, что наверное нашлись другие русские, кто пожелал помочь, да и не может быть, чтобы бабушка совсем ни с кем из соотечественников не общалась, чтобы совсем никого у неё здесь не было... или может?     

Моей напарницей в музее была Джеки. В ответ на историю нашей иммиграции, Джеки рассказала историю иммиграции своей мамы. Мама приехала из Хорватии как беженка. Лет ей тогда было двадцать с хвостиком. В Новой Зеландии она вышла замуж, построила дом. Работа, дети, внуки, всё как у всех. Побывать на родине снова не пришлось. Но вот что интересно, прожив в Окленде сорок лет против двадцати в Хорватии, мама продолжает говорить с сильным хорватским акцентом и считать себя хорваткой. Не перестаю удивляться, насколько неизгладимый отпечаток оставляют в нас детство и юность.